Насмешница - Страница 8

— А Рейчел, Фредди и Тайбору что мы скажем? — спрашиваю я, хоть и не вижу в этом большой сложности. Просто вдруг ловлю себя на том, что хочу потянуть время.

Он всплескивает руками.

— Они все поймут без лишних объяснений.

— Значит, нам всей компанией придется целый вечер ломать комедию? Думаешь, у всех это получится? А если кто-нибудь проболтается?

— Мои ребята не подкачают, — с уверенностью произносит Терри. — Мы вроде братьев, из таких передряг друг друга вытягивали, бывало шли на такой риск, что тебе и не снилось.

— Рейчел с Каролиной тоже не болтушки! — восклицаю я. — И тоже в жизни меня не подводили!

— Тогда нечего об этом беспокоиться.

Пожимаю плечами.

— Просто… вдруг кто-нибудь забудется?

Терри шумно вздыхает.

— Если ты не хочешь, так и скажи. Тогда я что-нибудь придумаю.

— А что тут можно придумать? — спрашиваю я.

Терри цокает языком.

— Не знаю! Скажу, что в твоей библиотеке крайне важное совещание, на которое ты не имеешь права не явиться! Что-нибудь в этом духе.

— Или что я внезапно умерла, — усмехаюсь я, всей душой желая ответить согласием, но чего-то боясь.

— Во внезапную смерть он не поверит, — устало говорит Терри, глядя на часы. — Послушай, мне пора.

Киваю на дверь.

— Пошли. — Мы вместе идем к выходу, будто муж и жена, у которых есть общие дела. — В крайне важное библиотечное совещание он тоже не поверит.

Выходим на лестничную площадку, Терри закрывает дверь на замок, а я, уже начиная спускаться (лифта в этом доме нет), собираюсь с мужеством.

— Но я согласна, — произношу я, как могу ровно. — Только накануне созвонимся, договоримся поконкретнее. Когда, говоришь, этот его праздник?

Жду ответа, но Терри молчит. Приостанавливаюсь и поворачиваю голову. Он стоит на верхней ступени и смотрит на меня неподвижным пронизывающим взглядом. Почему-то краснею и смущаюсь.

— Что?

Терри медленно качает головой.

— Ничего, — шепчет он. — Просто… спасибо тебе.

Просыпаюсь наутро чуть раньше обычного, потому что в голове так и свербят две мысли. Первая — о дедовом торжестве и о Терри, вторая — о вчерашней беседе с Барбарой.

Может, стоит прислушаться к ее словам? — думаю я, стоя под душем. Вдруг сейчас действительно самое время для серьезных перемен?

— Как ты думаешь, я могла бы пригодиться в какой-нибудь другой сфере? — спрашиваю у папы, когда он ставит передо мной тарелку с мюсли, чашку кофе и блюдце с булочкой.

— Что ты имеешь в виду? — спрашивает отец, поводя бровью.

— Ну… могла бы приносить кому-нибудь пользу, если бы сменила профессию?

Отец садится напротив, его лицо серьезнеет.

— Я давно тебе говорю: тот, кто не мирится с тем, что его не слишком устраивает, а ищет лучшей участи, по-моему, достоин лишь похвал и уважения.

Изумленно кривлю губы, опуская вниз уголки.

— Ты такое говорил?

Папа кивает.

— Что-то я не припомню.

— Значит, невнимательно меня слушаешь, спокойно констатирует он.

— Да нет, почему же! Я… стараюсь слушать тебя внимательно, сам же знаешь, как мне важно знать твое мнение. Просто в последнее время я немного рассеянна.

Отец понимающе кивает.

— Ты ешь, а то опоздаешь.

Отправляю в рот ложку мюсли и откусываю кусочек булки.

— А с чего, по-твоему, лучше всего начать? Я к тому, что… слишком это для меня ново.

— Поиск работы? — уточняет папа.

Пожимаю плечами.

— Ну да. Слишком долго я сижу в библиотеке, ничего другого делать не пробовала. Иногда мне кажется, что, приди я куда-нибудь еще, меня просто не возьмут, потому что сразу определят, что я ни черта не умею. — Смеюсь, не желая даже у родного отца вызывать жалость.

Он сидит все с тем же серьезным видом и будто не замечает моего смеха.

— Это ты зря. Твоя неуверенность от нехватки опыта. Ты красивая, умная, образованная девочка. Такую во многих местах примут с большим удовольствием.

— Думаешь? — с сомнением в голосе спрашиваю я.

— Убежден на сто процентов, — отвечает отец.

— Может, это для тебя я красивая и умная? — предполагаю я. — Потому что ты мой отец?

Он качает головой.

— Я понял, что влюбленные в своих чад родители нередко выглядят смешно и совершают массу ошибок, еще когда Дин пешком под стол ходил. Поэтому выработал в себе способность смотреть на вас со стороны. — Он задумчиво почесывает лоб. — Спрашиваешь, с чего начать? Я бы на твоем месте перво-наперво представил, чем хотел бы заниматься, что бы мне доставляло радость.

— Гм… — Качаю головой. — Трудно сказать.

— Что ты любишь? — спрашивает отец.

Задумываюсь и еще больше конфужусь. Он, замечая это, улыбается.

— Чего это ты покраснела?

Пожимаю плечами.

— Ничего такого, на чем можно зарабатывать деньги, я, наверное, не люблю. — Сокрушенно хватаюсь за голову. — Позор!

Отец со смехом откидывается на спинку стула.

— Глупости! Ведь что-нибудь-то ты любишь.

— Больше всего — полежать вечером в ароматной пенной ванне, потом намазаться душистым кремом или молочком или маслом, сделать самомассаж, — втягивая голову в плечи, признаюсь я. — Потом прочесть странички две какой-нибудь книжки. — Кривлюсь. — Только не Паланика и не Дорси. Извращения — это не мое. — Вот кого-нибудь из стареньких, — протягиваю я с мечтательной улыбкой. — Например, Брэдбери или Сэлинджера.

— «Вино из одуванчиков»?

Вскидываю руку.

— Вот-вот! «Самые эти слова точно лето на языке. Вино из одуванчиков — пойманное и закупоренное в бутылки лето», — смакую знакомые и любимые чуть ли не с детства строки. — Некоторые вещи перечитывай хоть сотню раз — никогда не приестся.